Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «География»Содержание №6/2002

Предмет

Пространство у географов и обыденный мир

Б.Б. РОДОМАН

Окончание. См. № 3/2002

Джон Бретт. Долины Аосты [Италия]. 1858
Джон Бретт. Долины Аосты [Италия]. 1858

 

Джаспер Фрэнсис Кропси. Вид реки Гудзон. 90-е годы XIX в.
Джаспер Фрэнсис Кропси. Вид реки Гудзон. 90-е годы XIX в.

 

Эдуард Леон Кортес (1882—1969). Площадь перед Гранд Опера [Париж]
Эдуард Леон Кортес (1882—1969). Площадь перед Гранд Опера [Париж]

 

Джон Констебль (1776—1837). Старый Сарум [Англия]
Джон Констебль (1776—1837). Старый Сарум [Англия]

 

Гюстав Курбе. Береговой обрыв близ Этрета’ после шторма [Франция, к северу от Гавра]. 1869—1870
Гюстав Курбе. Береговой обрыв близ Этрета’ после шторма [Франция, к северу от Гавра]. 1869—1870

 

Анна Билинскика-Богданович. Берлин. Улица Унтер-ден-Линден. Конец XIX в.
Анна Билинскика-Богданович. Берлин. Улица Унтер-ден-Линден. Конец XIX в.

 

Чарлз Кортни Карен (1861—1942). Валуны. 1935
Чарлз Кортни Карен (1861—1942). Валуны. 1935

Представления современных людей о мире сильно дифференцированы по социальным слоям и субкультурам. У одного рода и племени в доиндустриальном обществе была одна общая земля. Помещик и крестьянин ходили по одной усадьбе. Рыцарь, буржуа, простолюдин передвигались по одним и тем же улицам; на их ноги, на копыта их лошадей и на колеса их карет налипала одна и та же грязь. Аристократы жили в окружении слуг, а те были связаны родственными узами с остальным народом. Королевский двор и дворец был гигантским муравейником, по которому денно и нощно сновали люди с самым различным социальным статусом, хозяева и гости за столом делали вид, что не замечают слуг, но фактически с ними ежеминутно контактировали. Сословное общество было формально и явно стратифицировано, но в пространстве не сегрегировано.

Замена домашней прислуги техникой и внедомашней коммерческой сферой обслуживания привела к тому, что социальная стратификация общества стала менее явной, но пространственная сегрегация усилилась. Стала возможной частная жизнь и уединение не только в лесу или в горах, но и в городском жилище. На улицах африканских и азиатских городов проезжие и прохожие по-прежнему живо общаются, но в вестернизированном обществе люди научились искусству не замечать друг друга даже при давке в общественном транспорте. А у нас в России те, кто находится по разные стороны от тонированных стекол роскошных автомобилей и офисов, вообще живут в разных мирах. Даже тротуары используются по-разному: одни идут по ним вдоль, пересекая участки различного качества, ухабы и плохо расчищенные места, другие делают несколько шагов поперек, от дверей автомобиля до дверей здания, по керамическим плиткам, если не по застеленному для них ковру.

Географ представляет окружающее пространство как сплошной, единый культурный ландшафт, занимающий всю сушу, причем все соседние предметы оказались рядом не случайно, они образуют какие-то комплексы, подлежащие объяснению. Ландшафт — не склад случайных вещей, а исторически сложившийся организм, продукт совместной эволюции природы и общества. Но это полунаучное, полухудожественное, отчасти идеальное, отчасти рациональное представление об окружающей среде, не успев распространиться, в новорусской квазирыночной экономике уже выродилось, и теперь ландшафтом называют подлежащий дизайну клочок земли между стеной коттеджа и стеной, окружающей земельный участок, а также интерьер зимнего сада или оранжереи. На остальной, внешней территории о красоте, чистоте и разнообразии земли никакие ландшафтные архитекторы не заботятся, и она становится похожей на большую свалку.

В обывательском представлении окружающая среда — не органичный и гармоничный комплекс, а вместилище загрязнений и склад разных вещей. Для «простого человека» пространство расчленено на фон и объекты. Фон подобен поверхности стола, а объекты — лежащие на столе вещицы, среди коих резко различаются нужные и ненужные, причем только на данный момент. Господствует примитивная, двузначная оценка всего сущего и, стало быть, черно-белое видение.

Пространство урбанизированных «народных масс» — нечто среднее между супермаркетом и мусорной свалкой, оно похоже и на магазин секонд-хенд, где все копаются и роются, отбрасывая ненужное. Пол (подстилающая поверхность), контейнеры (тара движимая и недвижимая, в том числе автомобили и дома) и, наконец, лежащие в них вещи (товар и мусор, живой и мертвый) — таков видимый ландшафт в обществе массового потребления.

В замусоренной среде главным видом мусора оказывается человек. И не случайно ключевым термином на нынешнем этапе российской истории стало слово «зaчиcткa». В стране, привязанной к нефтегазовым трубам, большинство населения оказывается экономически лишним, а с точки зрения глобальной экологии чуть ли не 90% землян, которые не войдут в «золотой миллиард» постиндустриального рая, могут считаться лишними дармоедами, но их даже не нужно уничтожать искусственно. Складывающийся миропорядок вполне может быть таким, что лишние люди сами вымрут или истребят друг друга (мировая экономика — вершитель Страшного суда?). Стремление улучшить ситуацию путем удаления из некоторого пространства некоторой категории людей старо как мир, но оказалось созвучным и индустриальной, технократической культуре, где считаются нормальными прополка полей, санитарная рубка леса, обогащение руды, уничтожение морально устаревших вещей и т. п. — все то, что и привело к нынешнему экологическому кризису. Я думаю, что ландшафтная, бионическая парадигма в отношении к окружающей среде противостоит сиюминутно-потребительскому, дискретно-селекционному подходу к миру как к складу и потому более гуманна.

География — наука о местных особенностях (о географической специфике). Однажды мой учитель Николай Николаевич Баранский (1881—1963) сказал в университете на лекции: «На Цейлоне все люди дышат воздухом». Факт важный, ибо без воздуха люди не проживут дольше минуты, но для географии совершенно несущественный. «Того, что есть везде, в географии не должно быть нигде». Географа интересует не наличие, а различие. Географы полагают, что разнообразие Земли, присутствие на ней многих народов, рас, языков, культур, богатство органического мира, живых и неживых элементов ландшафта — это не только материал для географии, но и, независимо от существования науки, ценный ресурс цивилизации, стимул ее развития (без разности потенциалов не бывает тока). Что любит изучать географ, то, по его мнению, ценно и для всей мировой культуры.

Местные особенности — это черты территории, а не отдельных, разрозненных малых объектов и точек. Географу может быть интересно, чем отличается изба крестьянина Иванова в Можайском районе от избы крестьянина Петрова в Серпуховском районе, потому что так обнаруживаются культурно-исторические провинции, тысячу лет назад населенные различными племенами, бытовые особенности которых бессознательно унаследованы нашими современниками (см.: «География», 2000, № 1, с. 7—10). При этом изба Иванова, может быть, еще резче отличается от избы его соседа Сидорова под тем же Можайском, но на этом факте географу поживиться нечем. Географ придает значение особенностям не отдельных предметов, а целостных районов (ареалов). Замеченные мелочи соотносятся наблюдателем с обширными площадями, насколько это возможно. Почти всё замеченное на местности мы готовы считать индикатором какого-нибудь районирования.

Географ сначала сплавляет все видимое и мыслимое в сплошной, единый ландшафт, а потом режет его на куски (районы), особо поименованные, группирует их и классифицирует, раскрашивает на карте различным цветным фоном. Получается «лоскутное одеяло ландшафта», один из многих способов восприятия окружающего мира. Эти ареалы разделены границами, более или менее реальными или воображаемыми, их выделение географом — тоже способ познания и обобщения. Есть много методов проводить границы, и весь земной мир можно представить как сплошь состоящий из границ.

Географ ощущает, переживает границы и в натуре, он верит в их существование истово и даже чрезмерно, они его занимают и развлекают. У широких масс россиян объектом переживания являются только государственные границы, особенно при первом в жизни их пересечении во взрослом состоянии. И мы все через это прошли, как бывшие гомо советикусы, но мы переживаем и ощущаем также границы административных областей и районов, поскольку замечаем их выражение в ландшафте — даже на аэрофотоснимках, даже по внешнему виду кустарника и травы в лесу! Мы так же замечаем и обожаем границы физико-географических областей. Например, я участвовал в уточнении границы между Московской возвышенностью и Мещерской низменностью и до сих пор переживаю это событие, когда попадаю в соответствующую местность. Меня волнует Ока, не столько как река, сколько как граница между Москворецко-Окской равниной и Средне-Русской возвышенностью. Географ не просто проезжает мимо чего-то, он постоянно из чего-то выезжает и во что-то въезжает.

Еще в начале ХХ в. местные особенности культурного ландшафта буквально наваливались на путешественника, а сегодня они ускользают от него, как исчезающие животные, занесенные в Красную книгу. Вообразим путешественника, который в первой половине XIX в. приезжал из Западной Европы в Москву на лошадях. За более чем неделю своего пути по владениям российского императора наш пассажир мог уже написать о своих впечатлениях целую книгу, прежде чем пересек Дорогомиловскую заставу, а что получается сегодня? И в самолете любой авиакомпании, и по пути из аэропорта Шереметьево-2, и в первую ночь в гостинице, и утром за завтраком наш турист еще не ощущает ничего специфически российского, разве что картины на стенах, изображающие старую Москву (как раз этим самым отелем окончательно уничтоженную). И только при первой встрече с Москвой на Красной площади он видит действительно нечто своеобразное, но отнюдь не неожиданное и не новое, ибо фотографии этой площади имеются во всех туристских бюро, а наш турист только приобретает здесь уже известный ему и заказанный им престижный туристский продукт. Собор Василия Блаженного, Кремль, Мавзолей — уникальные символы нашей страны, вершины экзотики, особенно в такой совокупности, но не столь уж типичные для России объекты и никакие не индикаторы ее отличий от Западной Европы. Для постижения географической специфики надо двинуться куда-то дальше в глубинку, что не только иностранному туристу, но и коренному москвичу иногда бывает не под силу.

Но если так исчезают географические особенности, имеющие историко-этнографическую подкладку или природную основу, подавляемую урбанизацией и стандартизацией, то, может быть, и вся география — наука реликтовая, не имеющая будущего, а пока она еще не умерла, ее надо действительно пристегнуть к истории, археологии, этнографии? К счастью для нашего профессионального сообщества, это оказалось не так. Теоретическая география открыла в XX в. новые существенные территориальные различия — градиентные, между центром и периферией каждого ареала (нодального, узлового района) человеческой деятельности. Впервые их смоделировал немецкий экономист Иоганн фон Тюнен (1783—1850) для Германии начала XIX в., но они проявились в российском пространстве, а отчасти и в глобальной мировой экономике в XX в. Так, например, социально-экономические различия между Центральным округом Москвы и геометрическим центром Тверской области для жизни людей, быть может, более существенны, чем между экваториальными и субполярными поясами ойкумены. Оказалось, что экономико-географические особенности появляются и без всяких различий в природных условиях, от одной только разницы в пространственном положении.

Географическая наука — самый полный аккумулятор и носитель упорядоченных представлений о земном мире. Любая наука влияет на общество, распространяя свои достижения хотя бы через образование и просвещение, но этот вклад разбазаривается и профанируется, опошляется и вульгаризируется. Гуманитарные науки влияют на состояние своих объектов, а география наполовину гуманитарна. Обыденные представления о пространстве у современных образованных людей — это не унаследованный от предков вековой народный опыт, а какие-то фрагменты ранее выученного в школе, увиденного на экране, куски личного опыта, подгнившие плоды просвещения и продукты средств массовой информации. Пренебрежение научным и профессиональным знанием пространства, географическое невежество способствуют разрушению географической среды.