Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «География»Содержание №21/2004

Хрестоматия


ВНУТРЕННИЕ ВОДЫ

Наполняющая ощущением жизни

Живая вода... А разве бывает вода неживая? Но остановленная навсегда, застоявшаяся, отторгнутая у природы, она — мертвая! Живая вода — вода в движении: в струях родника, журчании ручья, в беге реки, колыхании моря.
Живая вода дарует ощущение жизни своим вечным движением, быстрым ли, медленным ли. Она дарует ощущение жизни своим вечным превращением: то возносясь в небеса паром, то проплывая над землей облаком, то оборачиваясь дождем или снегом, соединяя капли в новый поток для новых превращений.
Как волнует мягкое, пластичное, изменчивое, но сильное тело живой воды, вольное и неукротимое, то скопляющееся в огромных чашах, то устремленное вперед.
И когда ты опустишь руку в такую воду, тебе почудится, что на твои растопыренные пальцы прыгает маленький, игривый зверек, пробивающий себе дорогу.
Вода перекатывает свое мощное и гибкое, как у дракона, тело, играючи крутит мельницы и турбины электростанций, легко и свободно переносит корабли и непомерные тяжести, не подозревая о своей силе, подчиняясь только святой воле земного притяжения.

Артур ЛУНДКВИСТ.
Глядя в текущую воду. 1978.
Пер. со швед. С. Стяжкиной

 

 

Кормящая

Уральская община исключительно существовала рекою Уралом и, сидя на плодородной земле, представляла, среди других русских земель, новое и поразительное исключение: войско не занималось вовсе хлебопашеством. Хлеб оно покупало на стороне, на волжских пристанях и в самарских степях — стало быть, и дома было сыто.

<...>

На такой же точно благодатной по плодородию земле, благодаря которой позднее приселившиеся в соседство казаков вольные «сходцы» из Великой России вызвали такие сильные хлебные пристани по Волге, как Балаково, Сызрань и Самара, — уральцы забыли о плуге. Сперва вынуждала к тому бедовая жизнь на самом рубеже государства и тревоги от кочевых племен; потом удачно прислужился и обеспечил жизнь рыбный Яик. Рыбу можно было выменивать на хлеб, а свой к тому же и некогда было сеять за обычными казачьими «промыслами» в степи да и не к чему: придут кочевники, стравят конями или потопчут верблюдами. Самую рыбу можно было ловить только до нынешнего начального рубежа «плавни», на багренном песке. Дальше ждал киргизский аркан; ордынские татары были в самом щекотливом месте казачьей линии, где в Индерских горах, в 12 верстах от крепости Горской наливается соляным рассолом из нескольких источников самосадочное соленое Индерское озеро. Самый берег нижнего течения Урала надо было защитить семью земляными крепостями, чтобы не разрываться с Гурьевом, ниже которого у ордынцев были также перелазы: угоняли скот, грабили имущество, опустошали селения и жгли все, что годилось на кочевой вкус и хищную руку.

Сергей МАКСИМОВ.
Плавня. Конец XIX в.

 

 

Соединяющая

А название устья Урёв оказалось не единственным, — так в этом краю вообще называется устье озерных рек. Векса тоже не собственное имя: так называются реки, соединяющие на близком расстоянии два озера, в этом случае — Плещеево и Семино.
Сразу же, выйдя из озера, Векса делает крутой поворот, потом еще и еще, так что двум едущим по соседним излучинам почти что можно бы друг другу руки подать. И так вся река, и никто не хочет прорыть канальцы из излучины к излучине.

Михаил ПРИШВИН.
Календарь природы. 1925

 

 

Дарующая спасенье

И вот, вблизи брегов уединенных,
Герои рыболовов повстречали.
Те, глядя на пришельцев удивленно,
Им в Каликут дорогу указали,
Сказав, что в этом граде просвещенном
Владыки Малабара обитали.
И, развернув послушные ветрила,
Туда армада бег свой устремила.

Могучий Инд и Ганг — поток священный
Вдоль Индии теченье направляют.
А с Севера от ветров дерзновенных
Ее надежно горы укрывают.
И волны океана неизменно
Ее просторы с юга обнимают.
Богов там знают самых разнородных —
Чтут Магомета, идолов, животных.

А с гор, что сердце Азии пустынной
Из края в край грядой пересекают,
Потоки низвергаются стремниной,
В Индийский океан они впадают.
А воды океана-исполина
Те земли в полуостров превращают,
Волной его лазурной окружая
И с трех сторон край светлый обнимая.

Как длинный мыс, почти пирамидальный,
Над морем полуостров нависает.
Народ непостижимый, беспечальный
У колыбели Ганга обитает.
Он, коль легендам верить стародавним,
Лишь запахом цветов себя питает.
И этот запах, как гласит преданье,
Ему дороже всякого питанья.

Немало обитателей различных
Прекрасный полуостров населяют.
Богатством несказанным, безграничным
Делийцы и бенгальцы обладают.
Надеждой непонятной, необычной
Свои сердца деканцы ободряют,
Считая, что дарует Ганг священный
Сынам земли желанное спасенье.

Луиш де КАМОЭНС.
Лузиады. 1572.
Пер. с порт. О. Овчаренко

 

 

Поющая гимн

По городу бродить не устаю
И перечислить не пытаюсь звенья
Любви глубокой до самозабвенья,
Навеки полонившей грудь мою.
Резьба балконов, окон и перил,
Дома, в которых каждый камень мил,
И теплый воздух, лаской напоенный,
Убор осенний, золотой и синий,
И рокот Мтквари — словно гимн
                                           без слов.
Какой неописуемый улов
До сей поры не превзойденных линий!
Не может голова не закружиться,
Не может вздох не замереть в груди.
Не устаю я целый день бродить,
Как будто околдованный столицей,
Как будто все, что вижу я вокруг,
Мне Грузия преподнесла, как сказку,
Как ключ неосязаемый к Дамаску,
Как щит для отраженья тяжких мук.

Рюрик ИВНЕВ.
Рокот Мтквари. 1966

 

 

Страшная

Я до тепла был в молодости падок!
Еще б о печке не мечтать, когда
По желобку меж стынущих лопаток
Струится холодящая вода!

От той смертельной, муторной щекотки
Спирает дух, как на полке' в парной,
Особенно когда еще обмотки
Пропитаны водою ледяной.

Шинель моя намокла, как мочало,
Умерь попробуй звонкий лязг зубной!
Вода стонала,
              хлюпала,
                            пищала
В зазоре меж подошвой и ступней.

Она была обильною и злою,
Текла с дерев на лоб, на щеки, в рот.
Ее с лица я отирал полою,
Как возле топки отирают пот.

В разливы рек я брел и брел по шею,
Я воду клял и клял на все лады.
Я не запомнил ничего страшнее
Холодной этой мартовской воды.

Евгений ВИНОКУРОВ.
Вода. 1953

 

 

Манящая и обманывающая

Куда ни глянешь — без призора,
Чуть от дороги шаг ступи,
Солончаковые озера,
Как полотно, лежат в степи.

В степной жаре, как будто рядом,
Их набеленные холсты.
Но ты, семь раз отмерив взглядом,
Отрежешь лишних две версты,

Пока до них дойдешь усталый,
И там, где ждал глотка воды,
Найдешь соленые кристаллы,
Волн затвердевшие ряды.

Но рядом будет так похоже,
Что там глубокая вода...
Тебе придется лезть из кожи,
Чтоб как-нибудь попасть туда.

Ты час пройдешь, и два, и разве
Под вечер, вымокший и злой,
В конце концов найдешь над грязью
Воды в два пальца светлый слой.

Кто раз пошел — себя жестоко
Лишил покоя на земле,
Где все так близко и далеко,
Почти как в нашем ремесле.

Константин СИМОНОВ.
1939

 

 

Дающая заработок

Амурские жители не имеют телег и ездят по Амуру летом на лодках, а зимой по льду на санях. Вот почему в каждом дворе было по две-три пары саней. На возвратном пути я опять увидел того же крестьянина.

<...>

Крестьяне переселились сюда из Вятской губернии около полустолетия назад. Живут они с достатком и занимаются зимним извозом и доставкой дров на пароходы. Земледелие не в почете потому, что нигде поблизости нет хорошей земли, а также потому, что есть другие, более выгодные заработки. И в самом деле! Один пуд осетровой рыбы продавался по 40 рублей, а пуд черной икры — по 320. Если ход кеты был удачный, то средняя семья из четырех взрослых душ могла поймать столько рыбы, что, продав ее в посоленном виде, за вычетом всех расходов на соль, бочки, фрахт и пр., она не только вполне обеспечивала себя до нового улова, но даже откладывала значительную сумму денег на черный день.

Владимир АРСЕНЬЕВ.
В горах Сихотэ-Алиня.
Начало XX в.

 

 

Предвещающая весну

Еще о всходах молодых
Весенний грунт мечтать не смеет.
Из снега выкатив кадык,
Он берегом речным чернеет.

Заря, как клещ, впилась в залив,
И с мясом только вырвешь вечер
Из топи. Как плотолюбив
Простор на севере зловещем!

Он солнцем давится взаглот
И тащит эту ношу по мху.
Он шлепает ее об лед
И рвет, как розовую семгу.
Капель до половины дня,
Потом, морозом землю
                                  скомкав,
Гремит плавучих льдин резня
И поножовщина обломков.

И ни души. Один лишь хрип,
Тоскливый лязг и стук ножовый,
И сталкивающихся глыб
Скрежещущие пережевы.

Борис ПАСТЕРНАК.
Ледоход. 1914—1916