География и некоторые аспекты
мировой политики

В.С. ЯГЬЯ
доктор исторических наук,
профессор Санкт-Петербургского государственного университета,
депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга

Из-за неучета (или просто незнания) азов политической географии, отсутствия политико-географического мышления в стране принимаются ошибочные внешнеполитические решения. Этот научно-практический постулат Ю.Д. Дмитревского¹ вспоминался часто, когда в сентябре-декабре 2004 г. высшие органы государственной власти России неуклюже действовали на Украине в ходе президентской избирательной кампании. Несомненно, они следовали советам и рекомендациям политтехнологов, обосновавшихся вокруг Кремля и приглашенных в Киев обслуживать В. Януковича, одного из главных претендентов на президентство на Украине. Речь идет о М. Гельмане, Г. Павловском, С. Маркове и других штатно-платных записных оракулах, нанесших большой вред российско-украинским отношениям. Чего стоили только слова Глеба Павловского, объяснявшего причины неудач на Украине тем, что «вовремя не дали по морде оппозиции». Да и российская дипломатия оказалась в тот момент не на высоте. Видимо, сказалось то, что академик Г.А. Арбатов назвал деинтеллектуализацией внешней политики страны, выражающейся в утрате интереса руководителей к науке и мнению ученых и в принятии важных решений в спешке, судорожно, нелепо.
Несомненно, в провалах на Украине сказалось незнание политико-географических (а в целом — географических) обстоятельств взаимоотношений Россия — Украина или пренебрежение ими. Это лишь звено в длинной цепи неудач советского (российского) руководства из-за дегеографизации принимаемых решений. Иначе бы не было Афганистана, Чечни, Даманского и прочих безуспешных начинаний центральной власти. По крайней мере, учитывая географический фактор, можно было бы усилить позицию тех, кто был против подобных скороспелых, неумных акций. Профессор В.П. Максаковский отмечал, что географическая малограмотность и тем более безграмотность (от прораба до министра) уже обернулась для нас многомиллиардным экономическим ущербом, не говоря о потерях экологического и эстетического характера. Географическим невежеством можно назвать ответ Б.Н. Ельцина на вопрос одного журналиста, бравшего интервью у российского президента накануне его поездки в Париж. Бориса Николаевича спросили, советуется ли с ним Вашингтон по каким-нибудь международным делам; Б.Н. Ельцин в своем традиционном высокопарно-бездумном стиле ответил: «А как же. Вот недавно президент Клинтон попросил меня поучаствовать в решении судеб Гаити, направив туда наш воинский контингент, а я ему сказал: “Билл, я, президент, не знаю, где это Гаити, а уж народ-то мой и подавно. Он не поймет меня”». Эти слова были оскорбительны для людей России, которые в отличие от своего президента отлично знают, где находится Гаити.
Стоит согласиться, таким образом, с мнением академика В.М. Котлякова и профессора Г.А. Аграната, что географические, территориальные, природно-сырьевые аспекты жизни страны следовало бы включить, по бюрократической терминологии, отдельной строкой в государственную программу «Национальная безопасность России».
Когда я читаю многие труды по мировой политике или внешней политике отдельных государств, у меня создается впечатление, что их авторы географически необразованы так же, как герой повести «Котлован» Андрея Платонова Чиклин. Девочка, разглядывавшая карту СССР, спросила Чиклина про меридианы:
«— Дядя, что это такое — загородки от буржуев?
— Загородки, дочка, чтобы они к нам не перелезали, — объяснил Чиклин, желая дать ей революционный ум».
Наполеон особо подчеркивал: «Знание своей географии есть знание своей внешней политики». Впрочем, в своей военной практике он, ведя войну, недоучел географию Российской империи.
Великому францу вторит американский политолог-международник Н. Спайкмен: «География есть самый фундаментальный фактор во внешней политике государств, потому что он наиболее постоянен. Министры приходят и уходят, умирают даже диктаторы, но цепи гор остаются неколебимыми». Однако вряд ли прислушались в Вашингтоне к этому и другим американским специалистам по геополитике и политической географии, когда Белый дом предпринял вооруженную акцию в Ираке. Иначе бы не были допущены вопиющие ошибки политико-географического свойства и вторжение вряд ли бы состоялось.
Географическая необразованность властителей всех сортов исходит от низкого уровня географического миропознания еще со школьной скамьи. Так, по результатам социологического опроса, в 1988 г. 75% американцев в возрастной группе 18—24-летних не могли показать на карте Персидский залив, менее 50% — Великобританию, более 50% — не знали численность населения США. Как выяснилось в результате проведенного исследования в Новой Зеландии, большинство детей в возрасте 8—9 лет не знают, где находится на карте их страна. Чуть лучше показатели у тринадцатилетних: не смогли ответить на вопрос о месторасположении Новой Зеландии около 40%. Да и в России у их сверстников дело обстоит не лучше.
Из-за географического невежества нередки дипломатические скандалы или неверные геополитические выводы по ряду острейших проблем международных отношений. В науке и публицистике термин «геополитика» и производные от него: «геополитический», «геополитичность» и прочие, используются неправильно. Дело доходит до нелепиц. Так, доктор исторических наук Н. Нарочницкая, являющаяся заместителем председателя комитета по международным делам Государственной думы Российской Федерации, во время беседы на телеканале РБК 8 мая 2005 г. на полном серьезе говорила о «геополитической политике». Подобный словесный кульбит не поддается пониманию.
Во многих трудах, посвященных геополитике, явно просматривается то, что московский ученый А.В. Новиков назвал «географизированной политологией». Он справедливо замечает, что только политическая география выводит специалиста из мира политических пристрастий, то есть в отличие от геополитиков труд политико-географов в основе своей миротворческий. Речь здесь, конечно, идет о политических страстях (у геополитиков) и бесстрастии (у политико-географов), а не об агрессивности, экспансионизме или, наоборот, миролюбии изложения материала.
В.А. Колосов и Н.С. Мироненко убедительно доказали тесную академическую и практическую генетическую взаимосвязь между геополитикой и политической географией, хотя и различающихся по объекту, предмету и масштабу исследования дисциплин. И все-таки мне представляется, что правильнее было бы считать геополитическими исследованиями лишь те, в которых изучается воздействие географии на внутреннюю и внешнюю политику государств, групп государств и мира в целом (мировую политику). Иначе геополитика становится как бы безразмерной научной дисциплиной. Под ее сенью выдаются обычные политологические исследования, которым лишь для своеобразия, изюминки ради, придаются геополитические рассуждения.
«Новая» политическая география, начало становления которой относится к концу 70-х годов, концентрируется на выявлении взаимосвязей триады «территория — государство — идентичность». И хотя эта триада признается классической, третий ее компонент (идентичность) широко исследуется лишь с 90-х годов XX в. и особенно в XXI в., когда глобализация стала самой заметной, все поглощающей и воедино связывающей мировое сообщество тенденцией. По-моему, идентичность следует рассматривать как самоосознание, притом от локального до глобального уровней. Подчеркиваю: самоосознание, а не просто самосознание, как обычно принято полагать.
Весьма полезно с академической и прагматической точек зрения изучить географию идентичности, прежде всего ее национальную (этническую) составляющую. Дело в том, что этнический, а вместе с ним конфессиональный и лингвистический факторы играют важную роль в современной мировой политике. В совокупности и порознь они составляют важнейший элемент международной и национальной безопасности — ядро мировой политики. При этом несомненен тот факт, что география является одной из «несущих структур» мировой политики.
Наряду с ключевыми мирополитическими процессами, отчасти имеющими географическую обусловленность, международному сообществу приходится сталкиваться и с локальными обстоятельствами, приобретающими чуть ли не общепланетарное звучание. Так, многие арабские страны настойчиво именуют Персидский залив Арабским вопреки международно признанному названию. Мировое же сообщество, следуя политкорректности и не желая обострять отношения с Ираном и давать повод к последующему массовому пересмотру географических названий по политическим соображениям, допускает использование (по принципу «и нашим, и вашим») просто слова «залив». Аналогична ситуация с названием «Мозамбикский пролив», именуемый в Антананариву Малагасийским или Мадагаскарским².
Политические дискурсы вокруг географических названий относятся, по моему мнению, к аспектам гуманитарной безопасности, являющейся органической частью международной безопасности. Они включают также созидание межкультурного, межэтнического, межконфессионального и межязыкового пространств. При разрешении задач гуманитарной безопасности необходим учет географического фактора. Иначе практическая реализация этих идей обречена на неудачу.

1 Ю.Д. Дмитревский. Политическая география в СССР // Политическая география и современность. Региональные и прикладные аспекты. — СПб., 1991.
2 Об аналогичном споре именовать ли Японское море Восточным (корейская точка зрения) см.: С.В. Рогачев. Японское или Восточное//География, № 40/2002.