Граница с географической
|
|
Бригадный генерал,
|
Я использую в качестве примеров вершину и перевал, плоскогорье и орографические поперечные пороги на реке, отвесную скалу или просто каменную стену, крупную реку в ее разъединяющей и связующей способности, высокогорные долины, фирновые поля и истоки рек, которые в конечном счете фиксируют на ледяном покрове вершин Альп или Гималаев навязанную природой границу водного хозяйства. Или же я ссылаюсь на то, как отношения воды и растений воздействуют на образование границ, но и стирают их; как пояс болот и тайга, джунгли, реликтовые леса и мангровые заросли создают естественные границы растительного мира, но также как пояс саванн и степей, например североазиатский, образует естественный коридор от Дуная через Кавказ на Алтай и далее на Маньчжурию, в котором наука повсюду открывает идентичные погребения!
Животный мир также создает естественные границы. Он закладывает в буквальном смысле организм границы роями мухи цеце, саранчи, малярийного комара, колониями червей, постройками термитов.
А теперь бросим взгляд на океан, море, внутренние и прибрежные воды как границу и на отношение побережья к противоположному побережью. Мы обнаруживаем, что и морская граница — вовсе не линия отрыва, а переходная зона сильной, пульсирующей жизни, которая и здесь устремляется вовне, к противоположному побережью. Мы знаем, что первый переход этой заимствованной у природы четкой границы, этого предполья, происходил, вероятно, не на полосе плоских берегов, а на таких побережьях, где рифы и рифовые выступы видимой на большом расстоянии цепи островов увлекали все глубже, вызывая искушение переступить границу! Даже такие крупные препятствия, как бушующий прибой у Дуврского утеса*, норвежские шхеры или пограничные рубежи мыса Кумари* (Индия) и мыса Дондра* (Цейлон), не были для этого помехой. И именно в кажущихся особенно наводящими пограничных ландшафтах часто возникали связующие переходы. Таковы ставшие известными места переходов — Пешавар*, Венская котловина*, Шанхайгуань*, Пекин* и Бамо*. Им выпадает роль естественного антропогеографического срединного положения и фильтра, придавая им более высокую жизнеспособность.
О политическом значении климатологии... Просматриваются связи между средней периодичностью около 5,5 года в колебании муссонов, периодичности ливней и засухи в Восточной Азии и голодом, эндемическими и становящимися пандемическими (из-за изменения уровня грунтовых вод) заболеваниями населения и политическими беспорядками. И все эти воздействия следовало бы как-то отграничить и обозначить на карте.
Заблуждения в отношении границ, например, границ проникновения муссонных осадков в более северные области, могут стать роковыми, если речь идет о театре военных действий. Таково было ошибочное мнение русских в 1904 г. о невозможности военных операций в Маньчжурии в сезон дождей, и от этого заблуждения их мучительно исцелил военный успех японцев в это время.
Вот пример того, как в атмосфере зачастую отчетливо отражается разграничение пространств. С одной стороны тонкие завесы перистых облаков, пролетающих как отпрыск муссона над плоскогорьями Тибета; с другой — своенравные, богатые осадками облака, которые встают на дыбы над южной стеной могучей высокогорной махины в Черапунджи* или над Тераем* или концентрированной массой обрушиваются на долину Ганга и Пенджаб, в конце концов перекатываясь через Гаты или через высокогорный водораздел меридиональных рек в Индокитай. Это климатическое явление дало имя южнокитайской земле Юньнань*: Облачный Юг! Никто не поддался бы искушению назвать так Гуанси или Шэньси. Подобные проявления границы, но меньшего размаха, мы видим на север и на юг от линии Ароза* — Вайсхорн*; климатическим рубежом служат вершины Альп.
Печатается на основе кн.: К. Хаусхофер. О геополитике: Работы разных лет. — М.: Мысль, 2001/Пер. с нем. Ввиду очень плохого качества перевода текст сокращен, адаптирован и пояснен. В некоторых случаях текст переработан до изложения.
КОММЕНТАРИИ
к словам, отмеченным*
Дувр — выступающая дальше всего на юговосток точка Великобритании, самая приближенная к континентальной Европе.
Кумари (Коморин) — крайняя южная оконечность полуострова Индостан.
Мыс Дондра — самая южная точка острова ШриЛанка (Цейлон).
Пешавар — город на севере современного Пакистана. Пешавар контролирует восточный «портал» Хайберского прохода, через который пролегают естественные связи между Афганистаном (Кабул) и верхней долиной Инда.
Венская котловина. Здесь открываются естественные ворота между Восточными Альпами и Западными Карпатами. Ворота, открывающие (или запирающие) сообщения между южными областями Западной и Восточной Европы.
Шанхайгуань — место, где Великая Китайская стена выходит к морю (западный берег Ляодунского залива Желтого моря, примерно под 40° с.ш.). Шанхайгуаньский проход — у крутых утесов гор Яньшань (Иеншань), ограничивающих Великую Китайскую равнину на севере. Между морем и оконечностью гор, усиленных искусственной стеной, Шанхайгуань издавна держал ключи от северного входа на главную равнину страны, ключи от сообщений между Пекином и Шэньяном (Мукденом), столицей Ляонина. В Шанхайгуане перед самым морем Великая стена переходит в сооружение, известное под названием Первый Проход под Небом, или Восточные Врата. Отсюда можно видеть, как остатки стены поднимаются на запад в горы. То место, где стена фактически встречается с морем (4 км от центра Шанхайгуаня), называется Голова Старого Дракона. Согласно легенде, здесь когдато красовалась резная драконова голова, смотрящая в море.
Пекин расположен на границе равнинного и горного Китая. Здесь Китайская равнина как бы упирается в горный уступ, образующий кажущийся тупик на западе и севере. Но отсюда же начинаются межгорные проходы на северозапад и северовосток. И эта точка, как узкое горлышко песочных часов, стягивает в себя потоки, ищущие путей с юга на север.
Бамо (Банмо) — город на северовостоке Мьянмы, в верховьях судоходного участка реки Иравади. Банмо — самая восточная точка на траектории Иравади. Здесь заканчиваются естественные возможности продвижения вверх по долине реки в северовосточном направлении. Отсюда открывается естественный старт для связей с Китаем. В настоящее время, как сообщает агентство Синьхуа, завершается строительство современной автодороги Чжанфэн (пров. Юньнань /ЮгоЗападный Китай/) — Бамо (Мьянма).
Черапунджи — населенный пункт и метеостанция на северовостоке Индии, в штате Мегхалая. Черапунджи считается самым «мокрым» местом на Земле. На этом зиждется известность и туристический имидж здешнего края.
Мегхалая на санскрите означает «приют облаков». Городок Черапунджи расположен на высоте 1300 м над у.м., в живописных горах Кхаси. Он лежит на пути приходящих в Индию с югозапада муссонов, прямо в середине лабиринта гор, который формирует здесь своеобразную воронку из приходящих облаков. Над этими местами в год выпадает в среднем более 12 тыс. мм осадков. Для сравнения: у индийской столицы НьюДели этот показатель 706 мм, а у Каира — всего 5 мм.
Жители Черапунджи вспоминают 1994 год, когда на черепичные крыши их домов выпало рекордное за все время наблюдений количество осадков — 24 555 мм. Однако не стоит думать, что тяжелые облака нависают над этим городом круглый год. Когда природа немного смягчается, и над окрестностями всходит яркое солнце, то над Черапунджи и окружающей его долиной повисает изумительная по красоте радуга. (По материалам ИТАР—ТАСС)
Терай, или, вернее, Тераи — полоса заболоченных подгорных равнин у южных подножий Гималаев, протянувшаяся примерно вдоль границы между Индией и Непалом. Тераи составляют северную границу долины Ганга. Высота до 900 м. Преобладающая растительность — переменно влажные тропические леса (джунгли) с высоким травостоем.
Сегодня Тераи быстро осваиваются: осушаются и распахиваются. Половина населения Непала живет там, и эта доля продолжает расти. Нынешние Тераи — хлебная корзинка (и рисовый котелок) Непала.
Китайская провинция Юньнань — у границ с Мьянмой, Лаосом и Вьетнамом.
Ароза — высокогорный (1800 м) горнолыжный курорт на востоке Швейцарии в кантоне Граубюнден. Рядом с Арозой находится альпийская вершина Вайсхорн.
Там, где одновременно возникает особенно очевидная, отчетливо видимая граница благодаря совпадению многих рубежей естественных зон — изменяется цвет почвы (чернозем сменяется красным латеритом), изменяются очертания поверхности земли (выезд на равнину, переход моренных холмов в хребет или в щебнистые плато), вдобавок с этими границами совпадают климатические границы, рубежи распространения растений и животных, — там способные к пересечению границы переселенцы часто убеждаются в целесообразности сделать здесь остановку в истории [своего распространения]. И это не Цезарь, Александр Македонский, Аларих или Карл Великий [рвавшиеся за пределы своих изначальных национальных ареалов], а заурядная масса тех, кто шел по их следам.
«In omni autem proelio oculi primi vincuntur…» [В каждом сражении первыми побеждаются глаза, глаза первыми пугаются], — сказал Цезарь. Эти же слова можно применить к ситуации, когда из культурного ландшафта неожиданно исчезают [по мере продвижения человеческой колонизации] привычные людям спутники — растения и животные, или когда вдруг меняется хорошо знакомый рельеф территории. Римлянин был бы озадачен, если бы вдруг он не увидел виноградной лозы и благородного каштана, вспаханного поля и всего того, что знал по сельским поэмам (георгикам) как симбиоз сопутствовавших ему растений, и если он оказался бы среди тенистых хвойных лесов, высокогорных пастбищ, дубовых рощ или топей. Почти 2000 лет спустя, в 1805 г., во время марша поздней осенью по швабско-баварскому высокогорному плато полководцы Наполеона писали домой жалостливые письма о необжитости этой местности (по этим письмам сегодня вряд ли можно узнать излюбленные дачные места северян-германцев). Лавр и прочие вечнозеленые здесь вытеснены падубом, пихтой, тисом — жалкими эрзацами для средиземноморского, романского человека.
Малайско-полинезийский склад японца отпугивает его от миграции в северном направлении, где привычные ему растения-спутники — рис, чайный куст, бамбук — уже не растут, хотя все эти три вида переселились из южнокитайско-малайского культурного региона в японский сравнительно поздно. В наши дни бросаются в глаза такие явления, как соответствие границ расселения понтийских и чешских поселенцев с границами ареалов не терпящих засухи растений; венгров — со степными вересками; романских народов — с благородным каштаном; японцев — с рисом, бамбуком, чаем; южных китайцев — с рисом; северных китайцев — с просом; южноамериканских индейцев кечуа — с кукурузой, картофелем, какао (которые так поразили воинов Писарро). Распространение же растительных культур, в свою очередь, определено распределением осадков и тепла, границами тех или иных климатических областей.
«Любое сельское поле ценно постольку, поскольку оно богато осадками». Отношение к потребности в воде, издавна воспитанное в народе расточительное или бережливое отношение к воде, во многом формирует установку людей по отношению к границе, в особенности к типу границы, наиболее часто встречающемуся и естественному, а потому наиболее понятному: к границам по водотоку.
Их создает обильно текущая или бережно сохраняемая драгоценная влага. В древней человеческой памяти запечатлены частые, упорные и затяжные схватки за воду и за доступ к ней как «древнейшему достоянию человечества». По тому, каково отношение к этому достоянию, прежде всего различаются привыкший к бережливости поселенец и поселенец расточительный. В различной установке к границе по водотоку коренится одно из самых тяжелых по своим последствиям романо-германских противоречий — противоречие, пожалуй, наиболее глубокое в древнем расовом наследстве. Это противоречие между североатлантическим человеком, как и альпийцем вообще, и пришедшим с Востока степняком. Выходец с «Ближнего Востока», средиземноморец — грек и римлянин — и все произошедшие от их корня издавна устанавливают в своих бедных осадками странах во времена засухи хитроумные системы границ подхода к воде, даже заключают периодические соглашения о пользовании водой рек. Для них крупная река и граница — близкие понятия. Река как граница!
Германец, как вообще житель областей, богатых осадками, внутренне противится разделению бассейна реки. Притоки, крупная река, речной бассейн — для него единое целое. На водоразделах же он создает широкий защитный пояс, который используется как пастбища, лесосеки, охотничьи угодья. Водораздел для него — периферия, и система границ создается по водоразделам (в противоположность границам по рекам у романцев). В пределах речных бассейнов он охотно образует свои провинции, как, впрочем, и японец, и живущий в горах индиец — из единообразных, замкнутых в себе речных областей с единым хинтерландом.
Водораздел предстает перед нами и противится нам в своем устанавливающем границу влиянии: в высотной ли форме (горный гребень), в форме ли особых (дремучих, труднопроходимых) ландшафтов (заросший лесом хребет, топи и болота на плоских водоразделах). На водораздельных пространствах часто удивительным образом сталкиваются слухи о непроходимости и факты действительной непроходимости. Здесь на границы реагируют наш разум и наша фантазия.